Татьяна Владимировна — мама руководителя «Гей-альянса Украина» Тараса Карасийчука. В интервью для нашего сайта она рассказала, как относится к однополым отношениям, что ей помогло примириться с гомосексуальностью сына, и почему, по ее мнению, ЛГБТ-детям не стоит раскрывать свою ориентацию перед родителями.
Татьяна Владимировна, трудно ли быть мамой сына-гея, тем более если он еще и ЛГБТ-активист?
Вообще мамой быть трудно. Ведь каждый ребенок особенный по-своему. Но гомосексуальность отнюдь не то свойство ребенка, по поводу которого родителям стоит беспокоиться. Правда, это я сейчас говорю уже с высоты сегодняшнего опыта — я так думала не всегда.
Наверное, стоит начать с того, как, когда и при каких обстоятельствах вы узнали, что ваш сын — гей? И что вы тогда почувствовали, как отреагировали на эту новость?
Тарасу было 20 лет, когда я у него случайно обнаружила непотребные журнальчики откровенного содержания, и у нас с ним произошел разговор по душам. Я у него тогда напрямую спросила: «Ты что, гей?» И он мне признался. Так я и узнала.
Не буду скрывать, я оказалась совершенно не готовой к тому, что услышала. Я восприняла признание сына как трагедию. Соответственно, отреагировала ужасно. Я очень расстроилась и плакала горькими слезами. Скандалов я не устраивала, но ушла в себя и в глубине души очень сильно переживала это все.
Каким тогда было ваше представление о геях и лесбиянках? И что именно вас пугало и расстраивало в гомосексуальности сына?
На то время я мало знала о гомосексуальности и руководствовалась распространенными предрассудками. Дескать, мой сын не такой, как все. Конечно, то, что обо мне подумают другие, меня меньше всего волновало. Просто я действительно беспокоилась о его судьбе. Я же знала, как относятся у нас к гомосексуалам. За здоровье его страшно было. Страшно было за то, что он останется один. Поначалу я себя даже тешила надеждой, что со временем это как-то может измениться. Явно сказывался недостаток информации.
То есть вы тогда были подвержены целому «букету» заблуждений, что геи поголовно болеют СПИДом, что они непременно одиноки, у них не может быть детей, семьи и личного благополучия?
Да. Хотя я достаточно рано узнала о существовании геев. Я была еще совсем ребенком, когда у нас с мамой случился разговор на эту тему. Дело в том, что у нас в селе, где я родилась и росла, были двое таких непонятных, странных мужчин, и мама почему-то решила мне о них рассказать. Помню, мама тогда обронила, пусть живут, как живут, лишь бы других не трогали. И я сейчас удивляюсь маминой позиции, потому что это была, в общем-то, такая очень либеральная точка зрения, как для тех лет. Это еще в советские годы было. И, конечно, я ни за что не думала, что это когда-то меня коснется.
А в дальнейшем вы еще встречали «живых» геев? Маловероятно, но, может быть, среди коллег или знакомых.
Нет, не доводилось. Но припоминаю, что в студенческие годы, а я в Москве училась, мне подруга где-то раздобыла роман французского писателя, кажется, он назывался «Тростник», и там главный герой был гей, который еще и проституткой подрабатывал. Так моя подруга-москвичка даже понятия не имела, что это такое. Я ее просвещала.
Камин-аут Тараса как-то отразился на ваших с ним отношениях?
У нас с ним всегда были очень близкие и доверительные отношения, поэтому и речи не было о том, чтобы что-то могло их основательно испортить. Так, иной раз я высказывалась, но не более.
Тарас не пытался вас переубеждать?
Да, он пытался вразумить меня. Говорил, что какая мне разница, с кем он в постели. Но, по правде сказать, на меня его уговоры мало действовали.
Что же в итоге помогло вам принять гомосексуальность сына?
В действительности это очень сложный, длительный и трудоемкий процесс, который в двух словах и не опишешь. Я долго не могла смириться. Но первое значительное потепление произошло, когда я познакомилась с другом Тараса Ромой, который тоже был геем. Он производил впечатление обычного нормального человека и имел мало общего с тем образом гея, который я себе тогда представляла. К тому же я знала, что у Ромы есть парень, с которым они давно состоят в отношениях. А потом мне попалась книга «Исповедь маски» Юкио Мисимы. И когда я ее прочла, у меня произошел существенный перелом. Я решила, что если уж такой мужественный мужчина, как герой этой книги, ничего не смог поделать, то я не могу этого требовать и от Тараса. Я поняла, что глупо требовать, чтобы он изменился, потому что это не выбор, а его природа, которую изменить невозможно. Также не будет преувеличением, если я скажу, что решающую роль все же сыграло то, что у нас с Тарасом всегда были очень близкие и доверительные отношения.
А Тарас вас знакомил со своими парнями?
Нет, но я их иногда случайно видела.
И как, вы одобряли его выбор?
Нет (смеется). Не те типажи. Но Тарас в этих вопросах со мной не советовался, мы с ним никогда не обсуждали подробности его личной жизни.
А у вас не было опасений, что Тарас может привести в дом какого-то хмыря, который потом будет качать права?
Нет, без согласования со мной он никого не мог бы привести, так что за это я была спокойна.
Сегодня вы уже не считаете, что однополые отношения чем-то уступают разнополым? Тем более что у вас есть возможность сравнивать, поскольку у вас два сына и оба в паре, только один с девушкой, а другой с парнем. Причем, насколько я могу судить, оба счастливы.
Признаюсь, я даже младшему Ярославу часто Тараса привожу в пример. Говорю, посмотри, как Тарас живет с Колей, все всегда вместе делают: и готовят, и убирают, и работают. Живут душа в душу.
Неважно, гомосексуален человек или гетеросексуален, главное, что он из себя представляет. Я уже этот жизненный урок усвоила. К слову, и мой младший сын тоже так считает, что для меня как для мамы немаловажно.
А с родственниками, знакомыми вам еще приходится объясняться?
Родственников нету. А знакомые по умолчанию знают, но обычно мы на эти темы не говорим.
Еще когда велась подготовка к первому КиевПрайду и в связи с ней проводилась информационная кампания в СМИ, одна моя приятельница увидела по телевизору сюжет с участием Тараса, о чем мне сразу же доложила. С тех пор она у меня не спрашивает, когда Тарас женится и тому подобное. Порой она пытается заводить разговоры «о геях», но особо меня не терроризирует.
Но есть и другие примеры. Одна моя знакомая, которая, что интересно, считает себя очень образованной и интеллигентной, когда увидела интервью с Тарасом, позвонила мне в ужасе: «Как? Что? Почему?» А спустя какое-то время она мне заявила: «Я не верю, что такой умный парень, как Тарас, может быть геем. Он притворяется». Вот такую чушь она мне выдала, и переубедить ее мне, увы, не удалось.
Пытаетесь ли вы еще иногда представлять себе будущее Тараса, и каким вы сейчас видите счастливый сценарий для него?
Я уже научена опытом, и никаких планов на жизнь детей не строю. Как будет, так и будет. Пока вроде бы хорошо — и слава богу! Главное, чтобы он был счастлив.
Что бы вы посоветовали тем родителям ЛГБТ, которые только узнали правду о своих детях, и еще не знают, как им с ней быть?
Не издеваться над собой и детьми, не замыкаться в себе, а приобщаться к тем, кто уже прошел через подобное, и получать побольше информации, раскрывающей современные представления о гомосексуальности. Пусть обращаются за поддержкой в тот же «Родительский клуб», где их примут, поймут и помогут.
Будете ли вы участвовать в конференции родителей ЛГБТ, и чего ожидаете от нее?
Конечно, это уникальная возможность для знакомства и обмена опытом с родителями, которые прошли тот же путь, что и я.
Как вы считаете, стоит ли гомосексуальным детям признаваться своим родителям в ориентации?
Думаю, что не стоит. Уж если родители не настолько проницательны и внимательны к своим детям, чтобы самостоятельно заметить за ребенком такую его особенность, то лучше их и не посвящать в подробности. Мне известно о случае, когда после того, как 13-летний мальчик признался отцу с матерью в своей гомосексуальности, его стали водить по врачам, всячески «лечить» и третировать. Сейчас ему уже 17 лет, но до сих пор родители не дают парню покоя. Отношения с ними у него испорчены навсегда. Обстановка дома невыносима для всех сторон конфликта.
Но с другой стороны, если бы вы о Тарасе ничего не узнали, вы бы вряд ли были от этого счастливее?
Если близкие отношения, то и не надо никому ни в чем признаваться — родители сами должны увидеть и понять.
То есть у вас насчет Тараса были предчувствия еще до всяких журналов и признаний?
Да нет, хотя в детстве его часто принимали за девочку. Одевали мы его чисто по-мальчишески, но он был небольшим и миловидным, с изящными чертами лица. В школе он, когда в младших классах был, то дружил только с девчонками. У него тогда с ними было больше общих интересов, чем с мальчиками: посудка, куклы. Вот это было, конечно, немножко странно, что он с мальчишками не дружил, а водился только с девчонками. Не скажу, чтобы меня это беспокоило, просто подмечала, что существует такая особенность.
Так что если у родителей есть глаза, разве они не увидят? А если они со своими детьми далеки друг от друга, то и не стоит усложнять себе жизнь, а то ведь родители по-разному реагируют — можно кучу неприятностей на свою голову поиметь из-за этого.
Признайтесь, было такое, чтобы вы настраивали Тараса бросить борьбу за права ЛГБТ и не лезть в политику?
Нет, даже во время прайдов, когда наблюдались все эти бурления в обществе и националисты грозились отлавливать участников шествия, а я ужасно волновалась за своего сына и всех его друзей и единомышленников, даже тогда я поддерживала все его решения. Он взрослый человек и сам вправе решать, что ему делать и чем ему заниматься. И как бы мне ни было страшно, я не могу ему сказать: «Прекрати!»
Более того, вы ему еще и помогаете!
Ну да (смеется). Таков уж удел мам.
Автор: Коля Камуфляж
